Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

Ознакомительный фрагмент

Глава 3-я. Наши родители

Конечно, хотя в 1965 году мы были уже как бы взрослые, на самом деле мы оставались всего лишь детьми. Детьми своих родителей.

А родители наши были очень различными.

Начну с родителей Валерки Миуты. Так как он был самым близким моим другом.

Фамилия у него такая странная потому, что когда он родился, его родители жили в Корее. Я вот до сих пор ломаю голову – какое отношение имеет место жительства к фамилии – ведь Валерка русский. И я неоднократно задавал ему этот вопрос. А он говорил мне в ответ, что все дело не в том, кто родители, а в делопроизводителе войсковой части, офицером которой был его отец, Василий Иванович. Его фамилия – Миут, а когда родился Валерка – кореец-делопроизводитель записал новорожденного на свой лад – Миута.

Буквально через несколько дней часть быстро погрузили на грузовики и горными дорогами сначала до КВЖД (железная дорога на Дальнем Востоке), а потом этой железной дорогой вывезли в Союз. И уже здесь Василий Иванович и Мария Константиновна обнаружили, что у них, Миутов (то есть имеющих каждый фамилию Миут) сын – не Миут, а Миута.

Ну, и не стали ничего переделывать. Кстати, кличка у Валерки как раз Миут – сокращение от Миуты.

Так вот, отец у Валерки был экономистом по образованию и в тот описываемый мною далекий 1965 год был директором Пищепрома – перерабатывающего предприятия, на котором изготавливались лимонад, мороженое и – плодово-ягодные вина.

Мы, например, всегда во время наших вечеринок пили только местные вина. Особенно любили крепленое вино «Черноплодная рябина». Оно было густым, терпким, и стоило всего 1 рубль 20 копеек за бутылку.

Ну, а руководил Пищепромом как раз Василий Иванович – Валеркин отец.

Его мама, Мария Константиновна, была сначала секретарем райкома партии по идеологии, потом – редактором районной газеты «Боговещенская правда».

Интересное у них было правило в семье. Мария Константиновна вставала всегда в шесть часов утра.

Она готовила на весь день: завтрак, обед, ужин. И затем шла к 9 часам на работу и приезжала с работы часов в 9—10 вечера.

И вот если ей говорили, что она слишком поздно приходит с работы, что ее сутками никто не видит, она отвечала:

– Я вам еду приготовила на день? Вот и останьте от меня!

В принципе, так работали все руководители в то время.

Родители еще одного моего приятеля, Чернявского Вовки, тоже были из интеллигентов.

Отец его был начальников районного военного комиссариата (военкомом), а мама – учительница. И вот мама Вовки была народным учителем СССР. Она одна в районе имела такое звание. Как учительницу я ее не знал – она работала в начальной школе.

А вот отец Вовки был фронтовиком, причем не просто фронтовиком, а боевым командиром, и имел орден «Александра Невского». Ну, кроме других орденов – Красной Звезды, «Отечественной войны». Орден был красивым, и когда мы приходили к Вовке то, если не было дома его родителей, мы обязательно просили его показать нам орден. Вовка доставал из шкафа парадную форму отца, и мы любовались и осторожно трогали ордена.

И Вовку, и Валерку, родители чрезмерно не опекали. Правда, Валерка учился на тройки, Вовка – получше. Ну, а я – учился хорошо, почти на одни пятерки. Хотя, конечно, мог схватить и тройку, а то и – «пару», как мы называли двойки.

Что касается меня… Ну, лучше бы меня опекали.

Мои родители были, как я уже упоминал, тоже интеллигентами. Мама – учительница, а папа – народным судьей районного народного суда.

В то время в каждом районе были все по-одному: один прокурор, один адвокат, один судья. Ну, и все они были кто – членами бюро райкома КПСС, кто – членом райисполкома.

Как, кстати, и военком Чернявский и редактор газеты Миут.

Так что во время посевной компании, а также во время уборки урожая наши родители разъезжались в командировки по Боговещенскому району. Каждому члену бюро райкома партии и члену райисполкома определялось одно какое-то хозяйство, и наши родители несли ответственность наравне с председателем колхоза или директором совхоза за проведение весенней и осенней сельхозкомпании.

Такое вот было время. Ну, а мы, ребятишки, росли на воле, и нас без особой нужды не контролировали.

Итак, мой отец судил, а мама – учила в школе ребятишек. Правда, наш класс она никогда не учила.

Ну, а что касается внутрисемейных отношений… Мои родители очень любили друг друга. Любили нежно, трепетно, были внимательны друг к другу. И учитывая их загруженность работой, на меня уже особого внимания не обращали.

Я не чувствовал тепла по отношению к себе в семье.

Вот я помню лишь два факта, который относится к описываемому времени. Я имею в виду факты, касающиеся меня.

Где-то в сентябре 1965 года мама решила меня поднакачать физической силой, и выписала мне книжку по самбо.

Излишне говорить, что самбо невозможно изучать самостоятельно. Нужен либо тренер, либо, на худой конец, спортсмен-самбист.

Ни того, ни другого рядом со мной не было. И книжку забрал себе Валерка Миут, который был разносторонне развитым спортсменом и по крайней мере, мог прочитать ее.

Второй факт – вскоре после книжки мама выписала мне боксерские перчатки. Но одни перчатки ничего не давали – нужно две пары, тогда можно пытаться как-то изучать бокс.

В итоге и перчатки оказались ненужными.

Такие неожиданные и какие-то неуклюжие порывы любви только укрепили меня во мнении – не нужно таким людям, как мои родители, которые т а к любят друг друга, иметь детей. Им просто ни до кого нет дела. Они слишком заняты друг другом.

Нет, отдыхать каждое лето на Юг мы ездили. У нас были родственники в городе Феодосии в Крыму, прямо на берегу моря, и мы были, в принципе, желанными гостями. Но…

Но эти поездки в первую очередь были нужны им, а не мне.

Весь год они копили деньги, и когда ехали летом на юг, на обратном пути останавливались в Москве, где у отца был родной брат. Там они покупали все для себя – зимние и осенние пальто, различную обувь.

Тогда в московских магазинах можно было купить все.

А что касается меня… И в 10, и в 11 классе я ходил с протертыми на ягодицах брюками, которые сам же тщательно и штопал.

А на мои просьбы мне говорили, что вот в Москве купим, позже – летом!

Но купленный в Москве костюм я протирал через полгода, и уже весной вновь ходил с подштопанной попой.

Вообще-то тогда никто не шиковал. И на мои штаны мои одноклассники внимания не обращали, но…

Но почему первые в школе войлочные ботинки появились именно у Вовки Чернявского? А одна из первых «москвичек» (зимнее полупальто с двумя парами наружных карманов – горизонтального разреза с клапанами внизу, и нагрудными косыми, чтобы ходить, держа в карманах на груди руки) появилась у Миуты? А мне купили «москвичку» одному из последних в классе?

Такие вот детальки заставляли меня обижаться на родителей…

Нет, физически меня не наказывали, что называется – не били. Помню, классе в восьмом моя мама однажды вдруг решила меня выпороть ремнем. Я не помню, за что именно, но обращающая внимание лишь изредка на сына, она как-то не заметила, что у меня пробиваются усики, и ростом я с нее саму…

Я не сопротивлялся, упал на живот на диван и закрыв лицо руками, хохотал. А она стегала меня, приговаривая:

– Вот тебе, вот тебе, вот тебе!!!

Но в какой-то момент вдруг заметила, что я не плачу, а хохочу. И, бросив ремень, села на диван рядом и заплакала сама. И больше меня уже никогда не «лупили».

Невнимание проявлялось и в том, что моих родителей не интересовало, куда я пойду учиться после школы, чем хочу заняться… Нет, как-то вяло отец предложил мне помочь с поступлением в институт в Свердловске, но я не вдохновился. А мамино предложение пойти в ее стопам в пединститут я отверг горячо и с негодованием.

– Сами найдем, куда идти учиться! – сказал я. – Не маленькие!

Примерно так же было у других ребят.

Правда, однажды родители вмешались все сразу – Чернявские, Миуты, Монасюки… И еще несколько родительских пар. Это случилось, когда мы перед Новым годом объявили о намерении поступать после школы в Новосибирский университет на геолого-минераловедческий факультет.

Но об этом – чуть позже.

Ну, а чтобы завершить рассказ о родителях, скажу в заключение, что после того, как Рукавишникова подсела ко мне в парке на скамейку, я спросил вечером отца, знает ли он Рукавишниковых из «Заготзерна».

Отец ответил, что да, они с Петром Петровичем вместе бывают на заседаниях исполкома. И маму, Людмилу Олеговну, знает – она главный бухгалтер Боговещенского элеватора.

– Хорошие люди, – сказал коротко мой папа. – Добрые, умные, чувствуются – в семье у них лад. А ты что, с дочкой их учишься?